Чтобы не забыть и в перспективе продолжить.
чуть-чуть буквЕму не было и сорока лет, но лицо уже сейчас было грубым и острым, и было видно, что в этом виновата совсем не песочная пыль, которая была тут повсюду, забивалась под каждую застежку, неприятно скрипела на пальцах. Можно было сказать, что Лир был слишком молод для того, чтобы заниматься тем, чем он занимается, что у него недостаточно опыта и умений, что надо было бы найти кого-то более достойного. Но никого более достойного не нашлось, несмотря ни на что.
Казалось, что под его тяжелым острым и ярким взглядом расходится сама пустыня, давая воинам дорогу, прямой путь вперед. И все же все знали, что точно так же молодой военачальник способен смотреть почти ласково, улыбаться даже уголками глаз, где в свою очередь появлялись маленькие морщинки, которые выдавали в нем не такого уж и юнца. Он смеялся часто, совсем не строил из себя какую-то холодную глыбу льда, какими желали казаться многие, был порой язвителен, расчетлив, но все же его яркая светлая душа была видна практически каждому. Был ли он добрым и мягкосердечным? Совсем нет, конечно же, подобных чувств он просто не мог себе позволить. И все же его любили намного больше, чем некоторых других.
Кое-кто даже любил его в откровенно романтическом смысле.
Когда он пишет письмо, выводя на запыленной песком потемневшей бумаге изящные буквы, складывая их в слова и дальше, он совершенно четко представляет себе, как через пару недель этой бумаги будут аккуратно касаться тонкие загорелые пальчики, пахнущие розами, как любимые яркие губы осветятся улыбкой, искренней и нежной. Как жадно взгляд изумрудных глаз пробежится по строкам, впитывая в себя все сразу, без остановки, забирая все до капли, и не имея возможности насытиться все равно. Он знает это чувство, когда письмо заканчивается, когда все слова становятся удущающе знакомыми, больше не приносят того чувства упоения общением с любимым человеком, находящимся вот в этот самый момент во многих милях отсюда, Лир и сам его испытывает каждый раз. И после этого сразу же садится писать ответ, который копился в голове все прошедшее время: слова любви не повторялись у него еще не разу, ровно как и не менялись напротив общания скорой встречи, которая несомненно будет, надо только еще чуть-чуть подождать. Ему самому больно писать подобное, но он ничего не может поделать. Если он не соврет ей сейчас в этом, то ее яркие тонкие губы больше ему не улыбнутся, и потому его даже не мучают угрызения совести.
Лир всегда был эгоистом, и это только помогало ему в жизни каждый раз. Если бы он им не был, труп бы его давно уже лежал изгнившим в разрушенном сгоревшем дотла городе.
В скромном разноцветном шатре, еле пропускающем солнечный свет, практически убийственный в полдень в пустыне, даже чувствуется некоторая прохлада. Ткань его крепка и плотна, так что дневной жар полностью сюда так и не сможет проникнуть, и это сразу же отмечает входящий мужчина, поводя своими несколько узковатыми плечами, отчего золотые волосы большими вьюнами вздрагивают тоже. Его кончик носа и скулы немного выбелены песком снаружи, лицо кажется сухим, но от того не менее красивым: тонкие подбородок, чувственные губы и тонкие, но не восточные глаза дополняют картину аристократической внешности. Вместе с ним в шатер проникает порыв горячего раскаленного воздуха, и Лир чувствует, как его открытые плечи словно бы сушатся еще сильнее,но это не слишком его волнует.
чуть-чуть буквЕму не было и сорока лет, но лицо уже сейчас было грубым и острым, и было видно, что в этом виновата совсем не песочная пыль, которая была тут повсюду, забивалась под каждую застежку, неприятно скрипела на пальцах. Можно было сказать, что Лир был слишком молод для того, чтобы заниматься тем, чем он занимается, что у него недостаточно опыта и умений, что надо было бы найти кого-то более достойного. Но никого более достойного не нашлось, несмотря ни на что.
Казалось, что под его тяжелым острым и ярким взглядом расходится сама пустыня, давая воинам дорогу, прямой путь вперед. И все же все знали, что точно так же молодой военачальник способен смотреть почти ласково, улыбаться даже уголками глаз, где в свою очередь появлялись маленькие морщинки, которые выдавали в нем не такого уж и юнца. Он смеялся часто, совсем не строил из себя какую-то холодную глыбу льда, какими желали казаться многие, был порой язвителен, расчетлив, но все же его яркая светлая душа была видна практически каждому. Был ли он добрым и мягкосердечным? Совсем нет, конечно же, подобных чувств он просто не мог себе позволить. И все же его любили намного больше, чем некоторых других.
Кое-кто даже любил его в откровенно романтическом смысле.
Когда он пишет письмо, выводя на запыленной песком потемневшей бумаге изящные буквы, складывая их в слова и дальше, он совершенно четко представляет себе, как через пару недель этой бумаги будут аккуратно касаться тонкие загорелые пальчики, пахнущие розами, как любимые яркие губы осветятся улыбкой, искренней и нежной. Как жадно взгляд изумрудных глаз пробежится по строкам, впитывая в себя все сразу, без остановки, забирая все до капли, и не имея возможности насытиться все равно. Он знает это чувство, когда письмо заканчивается, когда все слова становятся удущающе знакомыми, больше не приносят того чувства упоения общением с любимым человеком, находящимся вот в этот самый момент во многих милях отсюда, Лир и сам его испытывает каждый раз. И после этого сразу же садится писать ответ, который копился в голове все прошедшее время: слова любви не повторялись у него еще не разу, ровно как и не менялись напротив общания скорой встречи, которая несомненно будет, надо только еще чуть-чуть подождать. Ему самому больно писать подобное, но он ничего не может поделать. Если он не соврет ей сейчас в этом, то ее яркие тонкие губы больше ему не улыбнутся, и потому его даже не мучают угрызения совести.
Лир всегда был эгоистом, и это только помогало ему в жизни каждый раз. Если бы он им не был, труп бы его давно уже лежал изгнившим в разрушенном сгоревшем дотла городе.
В скромном разноцветном шатре, еле пропускающем солнечный свет, практически убийственный в полдень в пустыне, даже чувствуется некоторая прохлада. Ткань его крепка и плотна, так что дневной жар полностью сюда так и не сможет проникнуть, и это сразу же отмечает входящий мужчина, поводя своими несколько узковатыми плечами, отчего золотые волосы большими вьюнами вздрагивают тоже. Его кончик носа и скулы немного выбелены песком снаружи, лицо кажется сухим, но от того не менее красивым: тонкие подбородок, чувственные губы и тонкие, но не восточные глаза дополняют картину аристократической внешности. Вместе с ним в шатер проникает порыв горячего раскаленного воздуха, и Лир чувствует, как его открытые плечи словно бы сушатся еще сильнее,но это не слишком его волнует.